Когда бессилен закон - Страница 47

— Вызывайте вашего первого свидетеля.

Она сделала это, и мне показалось, что я увидел, как напряглась спина Генри.

— Обвинение вызывает Джо Гарсия.

В подавляющем большинстве процессов, связанных с обвинением в изнасиловании, единственным реальным доказательством случившегося служат свидетельские показания жертвы. Если потерпевшая плохая свидетельница, вы выпускаете ее вначале, затем, как только возможно, подкрепляете ее рассказ свидетельствами полицейских и медиков. Если с нею все в порядке, вы оставляете ее напоследок. Словом, когда первым из вызванных обвинением свидетелей оказался еще кто-то, мы поняли, что Нора считает, что имеет в лице Менди Джексон хорошую свидетельницу.

Джо Гарсия не производил особенного впечатления. Он оказался бывшим помощником шерифа — пятидесятилетний толстяк, с чрезвычайно темным даже в этот августовский день лицом. Инфаркт уже поджидал его на пороге. Несмотря на его косноязычие, Нора использовала Джо для большего эффекта, для воссоздания той драматической сцены, когда охранник впервые все это увидел: полуголая чернокожая женщина с расцарапанной грудью и разодранной в клочья одеждой, тихо рыдающая на полу. Нора остановила рассказ на этом месте, не позаботившись о его завершении, и передала свидетеля Генри.

Генри, в свою очередь, использовал Джо Гарсия для утверждения в умах присяжных одной идеи. Охранник уже опознал Дэвида во время опроса, проведенного Норой.

— Как был одет Дэвид в тот вечер? — спросил Генри.

Джо засомневался. Он решил, что Дэвид был в костюме. И в белой рубашке.

— Он был полностью одет, когда вы вошли в комнату?

— Да, сэр. Ох! Он был без пиджака.

— А был ли на нем галстук?

Джо не помнил этого.

— Ну, подумайте. Представьте его там впоследствии, растерянно рухнувшего в кресло, выглядевшего ошеломленным. Был ли он…

Нора вскочила.

— Ваша честь, я протестую против консультируемого свидетельства. Ничто из этого еще не установлено в качестве доказательств.

Уотлин сказал:

— Просто задайте ваш вопрос, мистер Келер.

— Был ли на обвиняемом галстук?

Джо размышлял над этим, уставившись в угол потолка.

— Да, — сказал он наконец.

— Благодарю вас. Скажите, в тот момент, когда вы вошли, Дэвид находился в одной комнате с миз Джексон?

— Нет, он был в приемной. Она была внутри кабинета. Хотя я мог видеть их обоих.

— Какие первые слова произнес Дэвид, когда увидел вас?

Джо задумался над этим, однако вспомнить не смог.

— Кажется, он назвал мое имя, — предположил он.

— А не были ли его первыми словами, например, такие: «Джо, слава Богу, что ты здесь!»?

Нора перебила отвечавшего, но уже после того, как все услышали его утвердительный ответ.

— Протест! Свидетель уже ответил на этот вопрос. И я снова возражаю против консультируемого свидетельства.

Прежде чем Генри смог возразить ей, Уотлин сказал:

— Протест отклоняется!

— Это означает, что вы можете отвечать на вопрос, мистер Гарсия. Не эти ли слова сказал вам Дэвид?

Джо снова кивнул.

— Что-то вроде этого.

— Это значило бы, — сказал Генри, — соображать довольно быстро: одеться подобным образом, перейти в другую комнату и изобразить радость по поводу того, что он вас видит, когда ему даже не было известно, что вы подойдете, вы согласны?

— Протест! — воскликнула Нора с отвращением. — Призыв к высказыванию предположения.

— Поддерживается!

Генри это не волновало. Он сказал то, что хотел. Генри передал свидетеля, и Нора немного сгладила впечатление, установив, что, хотя Дэвид и Менди Джексон находились и в разных комнатах, они были всего лишь в нескольких футах друг от друга. И она задала свой тоже опротестованный вопрос, доказав, что Дэвид вполне мог слышать шаги бегущего по коридору охранника.

Джавьер опрашивал трех следующих свидетелей, полицейских, которые восстановили всю сцену. Так или иначе, достичь удалось немногого. Джавьер пытался рельефнее выделить образ несчастной жертвы, избитой и изнасилованной, а Генри стремился нарисовать портрет ошеломленного подозреваемого. Когда один из детективов упомянул о бумажных мешках, которые они надели на руки Дэвида, чтобы сохранить любые возможные улики, Генри вернулся к этому еще раз — скептически, словно речь шла о каких-то пыточных тисках. Но присяжные стали проявлять нетерпение. Они устали от этих вступительных актов и были готовы к главному событию.

Между выступлениями двух полицейских судья Уоддл прервал заседание ради своей излюбленной фазы судебного процесса — для ленча. Команда защиты удалилась на «сэндвичи» в мой офис. Мы были угрюмой группой — незнакомцы, по воле случая оказавшиеся вместе. Кто-то произнесет какую-нибудь фразу, все остальные тут же кивнут, но никто не ответит. Поскольку в свидетельских показаниях до сих пор ничего неожиданного для нас не прозвучало, не над чем было и головы ломать. Дэвид сидел среди нас. Даже он казался теперь здесь почти старожилом.

— Как вы думаете, они сделают еще одно предложение? — спросил он однажды.

— Только в том случае, если их дело начнет разваливаться, но тогда этого предложения не примем мы, — ответил Генри.

Я понимал, что Дэвид думает о тех предложенных ему двадцати годах заключения, о маленькой возможности обрести определенность, о возможности, которая мелькнула перед ним и унеслась прочь, теперь уже исчезнув навсегда. Так быстро промелькнувшая и так далеко ушедшая. В его памяти она, должно быть, приняла теперь преувеличенные размеры.