Когда-то Малиш по дешевке скупил недвижимость, которая теперь, как выяснилось, приносила ему весьма солидные доходы. Деловые контракты обеспечивали его долю в распределении прибылей. И он не собирался попадаться, как Ал Капоне: Малиш исправно платил все налоги.
Занимаясь этими подсчетами, я пришел к ошеломляющему открытию. Цифры имеют свою собственную ужасную симметрию, которая исключает какие бы то ни было человеческие соображения. Мне показалось вполне резонным, что человек предпочитает охранять эту структуру. Каким способом — не имело значения. Цифры безразличны к преступлению или боли. В подобных уравнениях тюремное заключение Дэвида, смерть Менди Джексон — всего лишь стрелки на общей блок-схеме. Я легко представил себе, как человек, видя перед собой лишь цифры, мог отдавать приказы, которые должны были привести к определенным результатам.
Но все же существовали несообразности, которые не имели смысла с этой точки зрения. Линда первой указала на них.
— Почему все-таки он направил это против тебя? — спросила она. — Почему не против Фрэнка или Мерилин? Что ни говори, но они были столь же уязвимыми. Зачем ему понадобилось шантажировать самого окружного прокурора?
— Я не объявил, что собираюсь вести это дело лично.
— Но ведь ты не успел даже начать его. Фрэнк мог с таким же успехом убедить тебя закрыть дело, как ты убедил его. Словом, почему именно ты?
Досье было разложено по всему моему столу. Я указал Линде на документы так, будто там лежал сам Малиш, усмехавшийся мне в лицо.
— Этот парень не из тех, кто не заботится о последствиях. Он добивается того, чего хочет, самым надежным из способов, веря, что сумеет исправить недостатки впоследствии. Подумай о том, как он проделал все это. Он мог связаться со мной сразу же после ареста Дэвида и пообещать, что свидетельница откажется от своих показаний, если я проявлю сговорчивость. Но вместо этого он допустил, чтобы дело дошло до суда, а Дэвид попал в тюрьму. Этому мерзавцу безразлично, кто…
— Вполне возможно, что, если бы он столь явно предупредил тебя, ты сумел бы отыскать связь между ним и Менди Джексон еще до того, как дело вынесли на суд. В этом случае он утратил бы свое преимущество.
— Но тогда я не смог сделать этого. Не могу и сейчас.
Линда пожала плечами. Во время затянувшейся паузы она молча смотрела на листы компьютерной распечатки, а я смотрел на нее. Скулы Линды, казалось, выдавались больше, чем когда-либо. За ужином, который мы позднее провели вместе, она лишь поковырялась в тарелках. Подняв глаза, она пару раз пыталась сказать что-то, но, покачав головой, вновь замолчала. Она выглядела совершенно потерянной. Мне подумалось, что я знаю почему. Линда стремилась помочь мне в столь запутанном положении, и в то же время ей хотелось вытащить меня из трясины, вернув все на прежние места. Она понимала, что это невозможно. Дело Дэвида принимало такой оборот, словно ему никогда не суждено было закончиться. Между нами навсегда должен был остаться этот клин — мой сын и его проигранный процесс.
Попытка успокоить меня выглядела бы так, будто она пытается встать между мной и членами моей семьи, и это тогда, когда они особенно во мне нуждались. Обычно Линда спрашивала меня о Лоис случайно и по обязанности, а вот о Дине всегда говорила с неподдельным интересом. Случайные упоминания о моей семье указывали на отсутствие у Линды чувства ревности. Однако последние несколько дней она перестала упоминать о них. Напряжение, возникшее в этой части моей жизни, было для нее очевидным. Но Линда не способна была обмануть другую женщину и воспользоваться нашим семейным кризисом, чтобы увести меня. Она видела, что я по-прежнему остаюсь с Лоис, и знала, что подобные кризисы иногда сближают супругов. Когда-то это не имело значения. Мы с Линдой привыкли к тому, что она ничего не нарушала в моем доме. Теперь же в жизни у меня больше не осталось ниш, ни больших ни маленьких. Вся она оказалась разорванной сверху донизу. Мои привязанности и мои утраты оказались выставлены на всеобщее обозрение.
Однажды вечером я попросту не вернулся домой. Я позвонил Лоис, но мне не пришлось даже особенно извиняться. Казалось вполне естественным, что я просто вышел ранним вечером из офиса, завез Линду в гастроном, а потом поехал к ней. Я не был в ее доме целую вечность, однако вошел туда с легкостью. Открыв шкаф, я нашел там вешалку для своего костюма. На дне одного из ящиков — свои старые джинсы.
Линда сидела за столом и разливала выпивку, пока я готовил ужин. Она так давно жила одна, что уже не занималась этим для себя. Мне же приходилось делать это частенько. Я был семейным человеком. Разрозненность ее кухонной посуды заставила меня загрустить. За столом я спросил:
— Почему ты никогда не выходила замуж?
— Никогда? Разве я уже умерла?
Я продолжал смотреть на нее так, будто она ничего не ответила; через минуту губы ее скривились в деланной усмешке.
— А за кого мне было выходить? За адвоката?
— Может быть, за преступника.
— Это одно и то же. Ты знаешь людей, с которыми я знакома. За кого же из них я могла выйти замуж? Тебе повезло, что ты встретил свою пару до поступления на юридический факультет, Марк, и остался с нею. К тому же, что я могла внести в свой брак? Одержимость своей работой? Или свою полную опустошенность, которую мог бы заполнить мой супруг?
— Еще все впереди, Линда. Кто мы, как не футбольные игроки: в тридцать пять уходишь на пенсию и начинаешь тратить свой страховой полис.